На повороте - Страница 24

Марья Михайловна, прищурившись, смотрела вдаль, как будто не слышала признания доктора. Сергей протянул:

- Да, это что спорить! Просто!

- Оно, знаете, в нашей жизни человек подлеет ужасно быстро, ужа-асно!.. Совсем особен-ная философия нужна для нее: надень наглазники, по сторонам не оглядывайся и иди с лямкой по своей колее. А то выскочишь из колеи, пойдет прахом равновесие и... жить не станет силы. Изволите видеть? Не станет силы жить!

Сергей изумился.

- И вы миритесь с этой философией!.. Кругом - жизнь, такая яркая, живая и интересная, а вы сознательно надеваете наглазники и боитесь даже взглянуть на нее!

Доктор неохотно спросил:

- Где она, яркая-то жизнь? Все серо кругом, душно и пусто... "Яркая"...

- Да, если так дрожать перед нею и покоряться ей...

- Я не знаю, мне кажется, вы совершенно не возражаете Алексею Ивановичу,- заговорил Токарев, обращаясь к Сергею.- Мысль доктора вполне ясна: в теории непримиримость хороша и даже необходима, но условия жизни таковы, что человеку волею-неволею приходится съеживаться и становиться в узкую колею. И мне кажется, это совершенно верно. Какая, спрашивается, польза, чтобы вместо Алексея Ивановича у нас оказался врач, который бы лечил мужиков оптом: Эй, у кого животы болят? Выходи вперед. Вот вам касторка. У кого жар? Вот вам хинин!

Сергей, подняв брови, внимательно смотрел на Токарева.

- Это в ваших устах звучит ново!.. Я думал, вы согласитесь с тем, что непримиримость нужна прежде всего именно в жизни, что честные люди должны словом и делом доказывать, что подлость есть подлость, так же уверенно и смело, как нечестные люди доказывают, что подлость есть самая благородная вещь.

Марья Михайловна, обрадованная поддержкою Токарева, возразила:

- Да, только тогда нельзя будет жить! И все честные люди будут погибать.

Сергей усмехнулся.

- Будут погибать, верно! А вот этого-то как раз нам ужасно не хочется погибать!

- Ну, Сережа, я тебя не слушаю! - Марья Михайловна засмеялась и заткнула уши белыми пальцами в кольцах.

Обед кончился. Перешли в гостиную. Одни сидели, другие расхаживали по комнате и рассматривали безделушки в неуклюжих стеклянных горках. Подали кофе. Перед домом, в густой липовой аллее, расставляли карточные столы.

Конкордия Сергеевна сидела на диване между женами Юрасова и Пантелеева, размешивала ложечкою кофе и рассказывала:

- У Катамышевых говорят мне: попробуйте жженого кофею взять, у нас особенным обра-зом жгут, все покупатели одобряют. Взяла,- гадость ужасная! Просто кофейная настойка, без всякого вкуса. А я люблю, чтоб у кофе был букет...

С террасы, потирая руки, вошел в гостиную Василий Васильевич.

- Ну, господа, господа! Пора за дело! Пожалуйте, столы готовы!

Мужчины и многие дамы поднялись. Василий Васильевич спросил Токарева:

- А вы в винт не играете?

- Я... мм... играю немножко...

- А-а!..- Василий Васильевич с уважением оглядел его.- Великолепно!.. Вот вам, значит, четвертый партнер! - обратился он к Марье Михайловне.

Марья Михайловна просияла и с ласкою взглянула на Токарева.

- Как я рада!

Она сначала как будто удивилась, что он играет.

Спустились с террасы. Столы в аллее весело зеленели ярким сукном. Партнерами Марьи Михайловны и Токарева были Пантелеев и акцизный чиновник Елкин. Уселись, вытянули карты. Марье Михайловне вышло сдавать.

Елкин, живой старичок с круглыми глазами, говорил:

- Ну, я сегодня в выигрыше! Как с дамами играю, всегда выигрываю.- Он взял карты.- Так и есть! Туз... другой... третий... четвертый... пятый...

Марья Михайловна засмеялась. Елкин сказал:

- Вы что смеетесь? Давайте пари, что выиграю!

- Давайте!

Вечер был чудесный - теплый и тихий. Солнце светило сбоку в аллею. Нижние ветви лип просвечивали яркою зеленью. В полосах солнечного света золотыми точками плавали мухи. Варвара Васильевна расхаживала по аллее с женами Елкина и Пантелеева и занимала их.

Марья Михайловна в колебании смотрела в свои карты.

- Погодите немножко... Гм...- Она помолчала.- Ну... без козыря!

- Если говорят с руки: "Ну... без козыря!" - это значит, что всего два туза,- объяснил Елкин Токареву и решительно сказал: - Три без козыря!

Марья Михайловна лукаво погрозила пальцем.

- Иван Яковлевич, не зарывайтесь!

- Я вам с начала игры сказал, что у меня пять тузов... Владимир Николаевич, карты поближе к орденам,- все вижу.

- Четыре черви! - сказал Токарев, игравший с Марьей Михайловной.

Елкин почтительно протянул:

- Па-ас, па-ас!.. Прикажете раскрыть прикуп?

Марья Михайловна заволновалась:

- Нет, нет, подождите!.. Четыре без козыря! Я беру! Она раскрыла прикуп, задумалась. Нерешительно передала Токареву четыре карты и сказала:

- Ну, посмотрю, поймете ли вы.

Пантелеев ворчливо заметил:

- Марья Михайловна, так нельзя!

- Да я... я ничего не сказала!

- А я вот понял, что вы сказали! - вызывающе произнес Елкин.- На ренонсах хотите играть!

- Малый в червях,- объявил Токарев.

Они сыграли назначенное. Марья Михайловна забрала последнюю взятку и радостно заговорила:

- Вы мне говорите: "черви", а у меня туз и пять фосок! Я все-таки колебалась поднимать на пять червей, но, думаю: вы сразу сказали четыре черви, значит, у вас масть хорошая... Ну, записы-вайте, Владимир Николаевич!

Ее красивое лицо горело оживлением. За соседним столом царило гробовое молчание. Там играли Василий Васильевич, Будиновский, доктор Голицынский и ревизор Юрасов с Анною на шее. Они сидели молча, неподвижные и строгие, и только изредка раздавалось короткое: "пас!", "три черви", "четыре трефы!" Елкин почтительно сказал: